Иеромонах Александр (Зарубин) является настоятелем одного из красивейших храмов в России — московской церкви Покрова в Филях. В честь 30-летия областной епархии, Sakh.online публикует воспоминания отца Александра о службе на Сахалине, куда он прибыл в начале 90-х годов.

Сегодня иеромонах Александр (Зарубин) является настоятелем московского храма Покрова в Филях, знаменитого своей историей и уникальной архитектурой. Храм, являющийся ярким образцом «нарышкинского барокко», благодаря своему уникальному облику стал одним из визуальных символов российской столицы. Помимо прихожан, его ежедневно посещает множество гостей города, что накладывает на священнослужителей Покровского прихода особую миссионерскую ответственность. Справиться с нелегким служением отцу Александру помогает многолетний опыт, часть которого он получил, служа на Сахалине.

— Отец Александр, расскажите, пожалуйста, как Вы — москвич, попали на Дальний Восток?

— В 1991 году решением Священного Синода Русской Православной Церкви была образована огромная Магаданская епархия, включавшая Магаданскую область, Камчатку, Чукотку и Сахалин. Назначенный туда архиерей — епископ Аркадий (Афонин) знал меня и пригласил поехать помочь. Других знакомых, кто бы выразил желание поехать туда, у него почти не оказалось. В свое время схожим образом попал на Дальний Восток, а затем в Америку святитель Иннокентий (Вениаминов). Когда спрашивали семинаристов: «Кто хочет поехать миссионером?» никто не откликнулся. Только один человек согласился, и это был будущий святитель. Ну вот тогда, в 1991 году, тоже никто на Дальний Восток ехать не хотел. Нашлось лишь два человека, один из них был я.

— Вы уже были священником?

— Нет. Я был молодым человеком, который окончил институт, и все время ходил в храм, был церковным человеком, пономарил. Мне показалось это приглашение интересным. Я был молод, увидел в этом романтику, были силы, энергия. Уже в Магадане принял священный сан.

— Какие воспоминания у Вас остались от общения с епископом Аркадием (Афониным), первым епископом Магаданским, Камчатским и Сахалинским?

– Владыка Аркадий был строгим и требовательным. Иногда, может быть, я обижался на него, потому что считал, что раз я с ним из Москвы приехал, мне должна быть какая-то скидка, наверное. Но потом понимал, что все требования, которые он выдвигал сотрудникам, особенно молодым, были оправданны. Я его вспоминаю и все время молюсь о нем, как о том архиерее, который рукоположил меня в сан священника, и понимаю, что общение с ним было хорошей школой. Она меня закалила и принесла много духовной пользы. До этого я жил в привычной среде: дом, семья, огни большого города. И тут — Дальний Восток. А это был голодный 1991 год. Вся страна голодала, а Магадан тем более. По приезде мы все жили в подвале собора, в одной комнате, в одной келье, в спартанских условиях, совсем аскетически-монашеских. Пришлось много ездить по колымской трассе на первые приходы, которые только открывались. Потом летал на Чукотку. Там вообще было все очень сложно, много бытовых трудностей. Есть что вспомнить.

— Помните ли Вы, как появилась отдельная Сахалинская епархия?

– Помню. В принципе, это было ожидаемо. Мы уже догадывались, что такая огромная Магаданская епархия, которая территориально превышает размеры нескольких европейских стран, Франции например, скорее всего, будет разделена. Помню, когда это решение Синода было принято, был звонок из Москвы, и звонивший сказал о том, что образована новая епархия. Мы — священники, конечно, думали между собой, кто поедет, а кто останется. Владыка уже собирался улетать на Сахалин, и кто-то из духовенства, с кем он приехал из Москвы, наверняка должен будет поехать туда с ним. Почему-то казалось, что Владыка меня оставит в Магадане, но он буквально через несколько месяцев вызвал меня на новое место.

— Помните свои первые впечатления от Сахалина?

–– Я никогда до этого на Сахалине не был, не знал, что это за островная территория, хотя, конечно, читал о нем. Добирался очень сложным путем. Не было билетов на самолет, ни через Хабаровск, никак. Я шел на судне до Ванино и потом из этого порта уже шел в Холмск. Какой-то длинный был путь. Первое впечатление у меня было никакое, потому что устал с дороги. А когда утром вышел из прихода, то понял, что это, конечно, совсем не Магадан. Стоял сентябрь, и было тепло! Начал передвигаться по Южно-Сахалинску и увидел зеленые сопки, сильно отличающиеся от сопок Магаданской области, которые покрывает только жидкий стланик. Тогда воспринял это как экзотику.

— С какими трудностями Вы столкнулись во время служения в Долинском районе?

— Это было уже в 1993 году. Служить поначалу было негде. Нам передали верхний этаж бывшей библиотеки, где-то на периферии города. Нужно было устраивать молитвенное помещение. Утварью нас епархиальное управление обеспечивало — владыка Аркадий много потрудился для того, чтобы сахалинские приходы были обеспечены утварью. Бытовые условия были, конечно, не ахти. На выходные и праздничные дни приходилось ездить на службу из Южно-Сахалинска на автобусе. Но эти сложности представлялись преодолимыми, все так служили. Ничего сверхъестественного тогда в этом не было — обычные условия для сахалинского священника. Для кого-то это было очень сложно, потому что  многие будущие священнослужители, кого приглашал владыка, приезжали, пробовали жить на Сахалине и очень быстро уезжали.

Нужно было открывать новые приходы в Долинском районе. Это Быков, это Стародубское, Углезаводск… Все эти приходы открывал я, я их и регистрировал. Долинский приход уже был, а вот этих приходов не было. Я приезжал, допустим, в субботу утром, служил в Быкове, потом ехал совершать всенощное бдение и воскресную литургию в Долинске. Там же нужно было административные вопросы решить. В воскресенье вечером ехал в Стародубское, там служил акафист, и затем нужно было уезжать в Южно-Сахалинск, потому что я служил и там, в храме на Пограничной. Если не служил, так пел: владыка Аркадий сполна загружал нас различными поручениями. Дел было полно, даже не было времени хорошо выспаться. Мы ходили на радио, на телевидение, пытались, по крайней мере, писать какие-то статьи в газеты. Все это нужно было делать ночью, потому что днем времени на это не оставалось.

Тогда нам хватало энергии.

— Миссия — удел молодых?

— Да, конечно. Для пожилого человека это непосильно.

— Какие впечатления остались у Вас от времени служения в храме святителя Иннокентия?

— Воскресенский кафедральный собор тогда еще не был освящен, и некоторое время храм святителя Иннокентия являлся соборным храмом. Это было центральное место для церковных людей всего Сахалина, тем более города Южно-Сахалинска. Впечатления от времени служения там — самые замечательные. Во-первых, мы все там жили: сам архиерей, а в соседних комнатах духовенство, иконописцы.

Помню, что прихожане были замечательные. Были среди них очень хорошие, честные люди, которые только недавно пришли в храм и в какой-то степени они были максималистами. У них не было такого чувства, которое иногда видишь у людей, очень долго ходящих в храм, такой усталости в глазах: «мы все знаем, мы все видели, нас ничем не удивишь». Для сахалинских прихожан каждый церковный праздник был большим духовным утешением.

Практически всех я помню. Конечно, из памяти стерлись какие-то имена, но не лица. Об этих людях я молюсь все время. Кроме того, когда звоню на Сахалин, или мне звонит кто-то с Сахалина, всегда спрашиваю: как там идут дела, интересуюсь жизнью и судьбами знакомых мне прихожан. Всегда вспоминаю их с теплотой.

— Вы общались с тремя сахалинскими архиереями. Помимо епископа Аркадия это бывший сахалинский епископ владыка Ионафан и нынешний — владыка Никанор. Что Вам из общения с ними более всего запомнилось?

– Когда я с ними служил, они еще не были архиереями. Между нами — молодыми иеромонахами было братское общение. У нас была общая трапезная, где мы встречались, обсуждали разные насущные вопросы епархиальной жизни. Владыка Ионафан старше меня почти на пять лет. Он — старожил Сахалина. Не самый первый священник, который служил на Сахалине, но трудившийся здесь долгое время, Он — настоящий монах, к которому я относился и отношусь с большим уважением. Более всего запомнилось его трепетное отношение к богослужебной традиции и, конечно, пение. Владыка Ионафан очень музыкален, с хорошим слухом. Церковное пение всегда занимало значительное место в его жизни, в его церковном служении. Я его с большой благодарностью вспоминаю, потому что он меня многому научил.

Владыка Никанор — прекрасный человек. Мы с ним вместе тоже длительное время служили. И если какие-то проблемы возникали, он меня всегда поддерживал. Сейчас мы иногда встречаемся на соборных богослужениях в Москве и всегда общаемся.

— Помните ли Вы историю, связанную с крестом на Воскресенском соборе?

— Когда на соборе установили крест, люди околоцерковные, точнее — нецерковные, задавались абсолютно несуразными вопросами: «почему в основании креста полумесяц? Вы его попираете крестом?». Кто-то решил, что крест над полумесяцем означает победу христианства над мусульманством. Тогда мы многократно говорили, что это полная ерунда, конечно, никто не вкладывал в форму креста такой смысл. Не буду сейчас вдаваться в богословское обоснование, просто напомню, что это традиционная, древняя форма креста, символизирующая якорь. Позже крест заменили на восьмиконечный.

— Расскажите немного о себе. Вы родились в церковной семье?

– Не то чтобы в церковной. Бабушка ходила в храм. Но церковная жизнь бывает разной. Бывает, люди ходят в храм периодически: в родительские субботы приходят, набирают святую воду по праздникам. Кто-то ходит чаще. Если люди ходят в храм каждое воскресенье, то это вообще церковные люди по нынешним временам. Так вот, бабушка ходила иногда.

Летом мы жили на даче, и я помогал своей бабушке торговать на Ваганьковском рынке выращенной своими руками клубникой. Помогал корзиночки с клубникой нести и просто ее сопровождал. Но когда мы приезжали, я оставлял бабушку на рынке, и, будучи совсем маленьким, — тогда за маленьких детей не опасались так сильно, как сейчас, — шел на кладбище и в храм один. Когда подрос, начал ходить в храм самостоятельно. Позже во многих храмах пономарил. Знал всех настоятелей московских храмов, и меня, в принципе, знали. Храмов тогда в Москве было мало, и мир церковных людей был тесен.

В Магадан я уехал из храма иконы Божией Матери «Знамение» в Кунцеве. Этот храм для меня был основным, мой отец являлся там старостой, духовно близок был настоятель, которого сейчас уже, к сожалению, нет в живых — игумен Макарий (Железняков). Сейчас в Знаменском храме размещается представительство Чукотской епархии. Представляете, так вот удивительно сложилось.