«ДА, СТРОЕНИЕ ЛЕ КОРБЮЗЬЕ – ШЕДЕВР, НО В НЕМ НИКТО НЕ МОЛИТСЯ»

Нотр-Дам-дю-О (капелла Роншан)

– Андрей, хотелось бы поговорить о современной храмовой архитектуре.

– На эту тему можно говорить часами.

– Да, тема глубокая. Равно как в целом тема современного искусства.

– Вопрос в том, хорошо или плохо то, что сейчас строят?

– В общем – да. Но, наверное, так категорично нельзя говорить. Время отражается в архитектуре – застывшей музыке, как ее назвал немецкий теоретик искусства Фридрих Шеллинг. А кто платит, тот и музыку заказывает, как говорится. И если провести аналогии с современным искусством, то нет ли ощущения, что нас, созерцателей и потребителей искусства, водят за нос, выдавая арт-объекты за произведения искусства?

– Конечно, водят. Но это слишком упрощенная формулировка. Скажем более обобщенно: современная концепция искусствоведения абсолютно не соответствует тому, что есть на самом деле. В реальности это явление иного порядка, нежели то, о чем нам рассказывает современное распространенное искусствознание.

– Современная храмовая архитектура далека от канонической, она даже в чем-то новаторская. И глаз сначала противится, а потом привыкает. Главное, что люди приходят в новые храмы и молятся. Любой ли храм – дом Божий?

– У этого явления – обособленности современной храмовой архитектуры от канонов и традиции – несколько совершенно разных причин. В мировой церковной архитектуре существует определенный вектор, сформировавшийся после II Ватиканского собора, суть которого заключается в том, что современные храмы проектируются и строятся по совершенно иным принципам, нежели это делалось традиционно. Как правило, архитекторы, которые их проектируют, не являются церковными людьми. Это, так сказать, светские архитекторы, приверженцы совершенно разных конфессий, к которым обращаются определенные заказчики. В некоторых странах Европы это практически государственная программа, в рамках которой исторические храмы закрываются, переоборудуются, а на их месте строятся современные храмовые сооружения, где превалирует логика строительных материалов, а не логика Церкви. Это тенденция давно всем известная. К сожалению, мы догоняем Европу, встраиваемся в эту схему разрушения. Сейчас мы находимся в общем русле, и это беда. И в культуре, и в церковной архитектуре, и во всем. Обмирщение церковной архитектуры – вектор, набирающий обороты по всему миру.

– Мы встроились в него и движемся по инерции?

– Это первый фактор. Второй – в храмоздательство пришло огромное количество светских архитекторов, которые вообще, к сожалению, просто из другой жизни. Просто они так «самовыражаются» и не понимают, не чувствуют и не знают, что такое храм. Их знание в этой области сводится к двум-трем лекциям в институте. Но самое главное, что они не являются церковными людьми. А иногда бывают даже антицерковно настроены. Такие люди получают заказ и проектируют храм так, как они умеют и как они себе это представляют. Получается крайне странно. Представьте себе абсурдность ситуации, если бы аэропорт взялся проектировать человек, ни разу в нем не бывавший, никогда не летавший на самолете, не имеющий понятия, что это вообще такое. А храм, значит, можно спроектировать, книжечку почитав, знания на поверхности схватив, – и вот вам, пожалуйста!

Проектируя храм, недостаточно знать историю церковной архитектуры. Необходимо чувствовать литургическую логику.

В католическом мире эта тенденция современной храмовой архитектуры обрела господдержку. Тенденция принципиально другого подхода к литургическому пространству. II Ватиканский собор постановил, что любая культура, в том числе и современная светская, может быть внесена в Святилище и стать частью литургического пространства. Это привело к радикальному слому не только традиционного пространства храма, но в итоге и к серьезным трансформациям в духовном устроении Католической церкви.

Думаю, остановить это нельзя, потому мы движемся в логике процесса, который соответствует христианскому пониманию истории. Необходимо учитывать, что весь мир движется не по восходящей, а по нисходящей, происходит умножение беззакония.

– Осознавая, что происходит умножение беззакония, можно ли этому противостоять, не устремляться в общем русле?

– Противостоять этому можно и нужно, понимая при этом, что с каждым днем мы приближаемся к концу мира. Ко Второму Пришествию Христа. Приближению Судного дня сопутствует не возрастание, а убывание духовности. Это надо понимать, и этому надо противиться в рамках своей лично «делянки». Глобально этому процессу противиться бессмысленно.

– Пессимистичную картину вы рисуете: колесница духовной жизни летит под откос…

– Я иначе это вижу. Колесница не летит под откос, но происходит, собственно, естественный путь истории в ее христианском понимании. Мы все должны понимать, куда движемся. Мы идем к закономерному окончанию истории, когда все закончится и будет новый мир и новая земля. Скорей бы уже. А когда именно это произойдет – сейчас или через тысячу лет, – нам не дано знать. Поэтому общий процесс – движение вниз. Этот вектор очевиден, он нам понятен, но это не значит, что все человечество должно, понурив голову, послушно двигаться в этом направлении. Мы должны его осознавать, и, конечно, ему надо по возможности противостоять – в этом наша задача. И понимать, что глобально мы его не поменяем. Но в какой-то своей, данной нам среде, в маленькой или большой, мы можем менять вектор, хотя глобально все будет идти в ту же сторону.

– Вы согласитесь с тем, что в общем-то жизнь христианина начинается с церкви? И в какую он приходит…

– Вы говорите о здании?

– Да, о здании.

– В какое здание приходить – конечно, важно. Есть известная история, когда Корбюзье спроектировал капеллу Роншан.

– Я читала, что этот Нотр-Дам-дю-О – «Дева Мария на высотах» – называют самым значительным с художественной точки зрения культовым зданием XX века и относят его к модернистскому течению нового экспрессионизма, созданного и провозглашенного Корбюзье.

– Вот-вот. А ведь на том месте с XIII века существовала христианская часовня. Место, оказывается, было намоленное. Время и войны разрушили часовню, и на ее месте в 1950-х годах возникло строение архитектора Ле Корбюзье. Это здание вошло во все учебники, оно считается шедевром современной архитектуры. Но при этом в нем сейчас никто не молится, оно опустело.

Конечно, важно, куда ты идешь, в какой храм. Это определяющий момент. Я не говорю, что современная архитектура – некрасивая, а традиционная храмовая – красивая. Здесь речь идет совсем о других категориях. Например, картина может быть прекрасна, но у нее другая функция, нежели у иконы. У иконы другие характеристики. То, что прекрасно для картины, чем восхищаются любители искусства, тем же самым не нужно восхищаться в иконе. Повторюсь: у нее назначение другое. Так же с храмом. Вопрос не в том, хорошо или плохо, а в том, что современная архитектура просто не является храмом. Но при этом вполне может быть интересным необычным зданием, по своим законам. К сожалению, мы все чаще видим вокруг примеры крайне странного, чтобы не сказать больше, творчества современных храмоздателей.

– Прихожане привыкнут к любому храму, сделают его намоленным?

– Люди ко всему привыкают, замечали?

– Замечала, конечно.

– Не иссякнет же из-за этого церковная жизнь. Люди будут ходить и в такие здания. Хотя это, на мой взгляд, свидетельство угасания церковной жизни.

Новые храмы врастут в нашу жизнь. Но это вызывает больше грустных предчувствий, нежели веселых. Много чего врастает, но какой результат – непонятно.

Современный человек всеяден. Современная культура вообще предназначена для того, чтобы разложить человека по молекулам, а не собрать.

У человека, воспитанного в современной культуре, нет стержня, у него раздробленное сознание и духовный мир, раздробленная психика. Собрать воедино картину мира сложно. И не потому, что он толерантен ко всему и не имеет традиций. Они прервались. Мы живем в такое время, когда современная церковная архитектура, на мой взгляд, – картина печальная, но она неотделима от остальных сторон нашей жизни. Отсутствие стержня связано не только с нашим недавним прошлым, но и с тем, что в мире, где мы живем, вся информация действует на расчленение восприятия на много маленьких смыслов. Так, что сложно современному человеку существовать.

Интенсивность церковной жизни тает на глазах, мы это наблюдаем, это не секрет. Очевидно убывание духовного напряжения.

– Почему, на ваш взгляд, это произошло?

– Если рассуждать глобально, то потому, что христианская история, христианская цивилизация была на своем пике в какой-то момент, а потом естественным образом произошло ее размывание и обмирщение. Мы можем разделить всю историю культуры христианской цивилизации на три основных этапа.

1. Первый – сотериологический, для которого основой была идея спасения и праведной жизни во Христе. Это была абсолютно религиозная, церковная культура. И это и было своеобразным пиком развития христианской культуры.
2. Второй этап совпал с развитием идей гуманизма и получил название «Ренессанс». Несмотря на то, что формально, по своей сюжетной и визуальной части, это была еще церковная культура, по своей духовной сути она уже таковой не была. В центре ее стоял не идеал праведной жизни во Христе, а идеи физической гармонии, блага государства и так далее. Именно этот период ознаменовал собой зарождение светской, нецерковной культуры, которая со временем все дальше и дальше отдалялась от своих христианских истоков.
3. И, наконец, третий этап можно охарактеризовать как демонический. Он являл собой кардинальный рубеж культур, который произошел в начале ХХ века. В центре этого типа культуры стоял уже человек, стремящийся к абсолютной и ничем не ограниченной свободе, человек, одержимый демонами. Именно такое понимание истории культуры приближает нас к пониманию процессов, происходящих в наши дни.

– Как, на ваш взгляд, такой сюжет: человек ходит в храм, бьет челом перед иконами, соблюдает посты, Таинства, а за порогом храма его будто подменили – во все тяжкие? Может, это оттого, что как раз храм такой – созданный без благодати и случайными авторами?

– Я не обладаю столь глубоким духовным опытом и авторитетом, чтобы отвечать на такие сложные вопросы. У меня самого в этой области больше вопросов, нежели ответов. И я стараюсь обращаться с ними к людям, стоящим на духовной лествице выше меня. Однако позволю себе предположить, что литургическое пространство и его наполнение имеют большое значение для духовной жизни современного человека. Конечно, перед нами опыт святых, которые спасались в пещерах и пустынях, тайно служили в лагерях, не имея не то что икон и храмов, но и вина для совершения Евхаристии. Но мы, увы, не таковы, это надо признать. Мы слабые, трусливые и маловерные. И поэтому литургическое пространство, храм, иконы должны помогать нам собрать наши рассыпавшиеся духовные внутренности, а не наоборот.

– Неужели современная культура абсолютно враждебна христианской жизни?

– Это часть интересного вопроса, которым я сейчас занимаюсь. Давайте все же смотреть на вещи через призму искусства, поскольку мы с этого начали. Есть общий вектор современного искусства. Безусловно, он – антихристианский. Не просто внерелигиозный, а именно антихристианский. Но при этом надо сказать, что современное искусство, помимо своего основного содержания, обладает некоей формой, формулой и языком, который является средством современной коммуникации. Вне этого языка современный человек часто уже не может существовать. И с этим ничего нельзя сделать, этому невозможно противостоять.

Некоторые мои друзья, которые занимались современным искусством, пришли в Церковь. Они пытались и продолжают пытаться говорить языком современной культуры о Христе. Таких людей немного, они существуют вне основного тренда. Такие люди есть и в Европе – это христианские художники, которые существуют в рамках современного искусства. Пытаются существовать. Это очень сложно, потому что они идут против основного течения, являются в какой-то степени маргинальной частью общества и искусства в глобальном понимании. Они общаются между собой, у них есть свои форумы, свои выставки. Я знаю, что на Мальте проходит проект – выставка современных христианских художников. Один из таких русских художников – мой друг Гор Чахал – мультимедийный художник, академик Российской академии художеств. Он куратор Биеннале христоцентричного искусства, которое будет проходить весной. Не знаю, какая там будет программа, но знаю, что он настоящий христианин и человек очень принципиальный.

– Вы собираетесь принимать участие?

– Он мне предложил по старой памяти на эту тему что-то придумать. Я придумал, но не знаю, насколько это впишется в концепцию. Считаю, что это один из примеров, когда можно пытаться, не уходя в культурные катакомбы и не прогибаясь под основной вектор, внутри современной культуры говорить о христианстве и Христе.

– Возвращаясь к теме нашего разговора, как поднять уровень современного храмоздательства?

– Я понимаю, проблема в том, что действительно сегодня строят много храмов, что церковных архитекторов просто не хватает. И в самом деле: где взять столько воцерковленных архитекторов? Это же должны быть люди, которые не просто закончили соответствующий факультет МАРХИ, но живут в Церкви, участвуют в литургической жизни. Жить жизнью Церкви – это, конечно, не достаточное, но необходимое условие для храмоздателя. Не может человек закончить факультет церковного зодчества и, не имея никакого отношения к Церкви, пойти проектировать храмы. Нонсенс. В конце ХIX – начале ХХ веков был такой опыт. Храмы проектировали и расписывали академики Академии художеств, часто вообще не принадлежавшие к православной традиции. Мы знаем, к чему это привело в итоге. Поэтому, на мой взгляд, путь только один. И он в общем не противоречит законам архитектуры, которые говорят о необходимости при проектировании ставить во главу функцию будущего здания. А функция храма – это Литургия. Поэтому именно Литургия, а не самовыражение автора, амбиции спонсоров, вкусы городских властей должна быть поставлена во главу угла. Во всей своей духовной, исторической и богословской полноте.